После удара по Натанзу 21 июня мир пытается разобраться, что осталось от иранской ядерной программы. Успешная ли была операция? Узнайте ответ.
Пролог: удар с тенью на хвосте
Ночью 21 июня над центральным Ираном вспыхнула россыпь оранжевых куполов. Объективы спутников Maxar фиксируют пылающий комплекс в Натанзе, а через пару часов «Фокс-ньюс» ссылается на «высокопоставленный источник» в Вашингтоне: бомбили американские B-2, вылетевшие с острова Диего-Гарсия. Израильские телеканалы, не моргнув, добавляют: «Мы расчистили им дорогу».
Эта ночная сцена и определила весь шум последующих недель: одни твердят, что ядерная программа Ирана «лежит в руинах», другие — что «всё почти цело». Истина, похоже, зарыта где-то под известняком горы, заслоняющей объект Фордо, и в электронных мозгах страховых брокеров Ллойда.
Разминка: «невидимые» бомбардировщики и очень видимая зачистка
За семь дней до налёта израильские беспилотники методично «выкусывали» иранские зенитные батареи. Отдельные ПВО-позиции вспыхивали прямо в трансляциях Telegram-каналов, настолько близко стояли операторы мобильных камер. В Тегеране пропаганда крутила ролики о «непоколебимом щите», но местное ПВО уже напоминало решето.
Трамп (да-да, именно Трамп) — человек, который умеет превращать любую геополитику в реалити-шоу с личным участием, — всё-таки дал добро. После недельного давления со стороны израильских военных, пары утечек из Моссада и, по слухам, драматичной презентации с 3D-моделью ядерного объекта в Натанзе он лично утвердил план одноразового строго дозированного удара.
- Во-первых, перекрытый Персидский залив — это не просто красивая строчка в аналитике. Это паника на рынках, двукратный рост цен на нефть и звонок от «обиженных друзей» в Эр-Рияде, Абу-Даби и Дохе. А Трамп с нефтяными принцами строил такие нежные отношения — с шашлыками, катанием на верблюдах и инвестициями в гольф-поля. Терять эту восточную идиллию ради обугленного иранского подземного ангара? Очень спорно.
- Во-вторых — и, пожалуй, в-главных — его действительно, почти по-человечески, пугал один-единственный сценарий: если некая сумасшедшая иранская (или, чего доброго, «вдруг оказавшаяся там» русская) ракета собьёт американский бомбардировщик, и не абы какой, а стратегический B-2, тот самый, что стоит, как бюджет Эстонии, вся операция, весь «американский кулак», мгновенно превратился бы в мем с надписью «невидимка, которую нашли». И уже на следующее утро Fox News и CNN хором бы вещали не об успехе США, а о том, как 40-летняя иранская ракета уложила американскую гордость на взлётной полосе международного позора.
Поэтому в небе над Ираном «невидимки» летели не в гордом одиночестве, как на учениях, а в плотном сопровождении, с эскортом из нескольких десятков F-35, каждый из которых был готов закрыть своих старших братьев крыльями, корпусом и политической репутацией США.
Это уже не была операция в стиле «ударил и ушёл». Это была тщательно продуманная сцена с хорошей постановкой, камерой на Трампа и обязательной фразой для прессы: «Мы показали силу. Остальное зависит от них».
И вот именно поэтому он и решился только на один боевой заход. Ни второго, ни запасного, ни «добивания» — всё строго по сценарию: один удар, один шанс, один твит. После сброса бомб Трамп не стал ждать последствий. Он тут же начал играть в миротворца.
Не объявленная война и не заявленное перемирие
Сразу после того, как последние B-2 покинули иранское небо, в Вашингтоне резко сменили тон. Из брифингов исчезли слова «следующая волна», а вместо них появились конструктивные формулировки вроде «достаточный сигнал», «окно для дипломатии» и, конечно же, фирменное: «Я спас мир от большой войны». И как бы в подтверждение своих слов Трамп просто взял и объявил, что война закончена. Сам. Лично. Без особых церемоний.
Никаких совместных заявлений. Никаких договорённостей. Даже слова «перемирие» официально не прозвучало. Просто в какой-то момент — после очередного брифинга президент США сказал: «Этого достаточно», и мир внезапно оказался в состоянии странной, зыбкой тишины.
А ведь пару суток по обе стороны границы продолжали рваться снаряды. Израиль добивал запуски с юга, Иран отвечал из-под гор. Местные жители и не думали верить в окончание конфликта, а заголовки новостей пестрели фразами вроде «локальные обмены ударами продолжаются».
Но в Белом доме это уже не считалось войной. Трамп сказал, что всё, — и всё.
А дальше он начал делать то, что у него получается особенно хорошо — продавливать компромисс. Звонки в Иерусалим, сигналы в Тегеран через Катар, спешные контакты с французами. Да, война не была официально объявлена, но её конец был официально оформлен в прямом эфире — по воле одного человека. И как ни странно, этот «мир» продавили.
Израиль показал, что может ударить глубоко, но слишком хорошо помнил, чем заканчивается затяжная война с противником, у которого всё ещё есть ракеты. Ирану тоже нужно было «выглядеть не побеждённым», но не превращаться в изолированный военный лагерь. А Трампу… ему нужно было закрыть конфликт красиво и быстро. Показать силу, сыграть на публику, и тут же разойтись по кабинетам с видом: «Ну вот, я всё уладил». Как режиссёр, которому не нужен финальный акт — его интересует эффектный выход из сцены.
В итоге всё завершилось не в формате соглашения, не за круглым столом, не на брифинге, а в режиме паузы, как будто нажали на стоп-кадр. И пока мир переваривает последствия, главный актёр уже уехал на гольф, уверенный, что у него в активе «вырванная победа без войны».
А тишина, между тем, гудит. Неизвестностью. Персидским проливом. Fordow. И тем, что никто толком не знает, — это была победа, спектакль или первая серия.
Что осталось под руинами?
Что осталось под руинами — это не просто вопрос радиационного фона. Это кроссворд с недостающими клетками, который сейчас пытаются разгадывать в МАГАТЭ, аналитических центрах и, конечно, в трейдерских чатах. Потому что даже если иранская программа пострадала, никто пока точно не знает, это перелом или ушиб.
Натанз, судя по всему, обгорел капитально. Потеряно не всё, но самое дорогое — продвинутые центрифуги последних поколений. Не простые старые IR-1, а настоящие гоночные машины в мире обогащения. Очередь на новые уже выстроена — и, увы для Ирана, в этом списке нет магазина на углу. Придётся налаживать производство, искать обходные схемы, тайно закупать детали, а это месяцы, если не дольше. Натанз — теперь не «фабрика» урана, а в лучшем случае — ремонтный цех с длинной лентой ожидания.
Фордо — загадка посложнее. Там всё под землёй, под многометровой шапкой камня. Если что-то и взрывалось — оно взрывалось глубоко. Без спутников с рентгеном или визита инспекторов можно только гадать. А пока гадают, Фордо может работать. Или не работать. Или работать на минимуме. Или просто ждать. В том-то и прелесть хорошей подземной базы — никто точно не знает, жив ты или просто молчишь.
Исфахан и Пархин/Арак в этот раз, скорее, зацепило по касательной. Там производят так называемый «жёлтый кек» и занимаются металлом урана — важные, но не критические вещи. Особенно если у тебя уже есть склад, набитый готовым UF₆. Иран, по словам экспертов, может пока обойтись без свежей порции уранового порошка. Главное — чтобы было куда его крутить. А вот с этим как раз теперь сложно.
И всё-таки все: от RAND до INSS, — сходятся в одном. В ближайшие полгода (а скорее до года) Иран не сможет вернуться к состоянию, когда он действительно стоял на пороге создания ядерной боеголовки. Слишком много выбито, слишком многое теперь требует восстановления, перенастройки и, что важно, политического решения.
Кому страшно, а кому выгодно бояться
Кому страшно, а кому выгодно бояться — вопрос не столько стратегический, сколько психологически выгодный. Тут главное не то, что на самом деле произошло, а кто и как это интерпретирует для камеры, для рынков и для собственного народа.
Израиль, например, сейчас с удовольствием размахивает фотографиями полуразрушенного Натанза, словно это кубок. Публике показывают картину «почти победы» — мол, мы ударили, они поняли, теперь пусть боятся. А на всякий случай — ещё немного. Это «почти победа» — ключевое: вроде и не всё уничтожено, но достаточно, чтобы вздохнуть, пока очередной склад с ракетами где-то не вспыхнет.
Страны ОПЕК в этот момент не шумят. Они шепчут, но громко, особенно в кулуарах: «Дракон не мёртв. Просто отдыхает». Потому что страх — отличная прибавка к цене барреля. Чем выше тревожность, тем выше котировки. Нефть ведь, как известно, любит панику: под угрозу — и сразу +5% на бирже.
Вашингтон играет сложную партию. Там всё — как на весах. С одной стороны, дешёвый бензин — это любовь избирателя, особенно перед осенью. С другой — персидская угроза всё ещё годится как повод объяснить, почему «мы должны быть твёрдыми» и «не отступать». Потому Белый дом сегодня говорит одно, а госдеп завтра — другое. Главное, чтобы бензоколонка работала, а конгресс голосовал.
Иран, в свою очередь, обыгрывает карту страдальца. Они показывает руины, вздыхает тяжело, машет документами и заявляет: «Посмотрите, что с нами сделали!» Но делает это с оговоркой: мол, кое-что, конечно, осталось. Так, на всякий случай. Чтобы, если нужно, «потянуться к кнопке» — если вдруг санкции не снимут или кто-то решит, что можно и дальше диктовать условия.
Вот такая у нас геополитическая панорама. Кто-то боится. Кто-то делает вид, что боится. А кто-то надеется, что остальные поверят, будто он испугался. И в этой игре страх не слабость, а ресурс. Такой же, как нефть, уран и политические очки.
Между тишиной и штормом
Сейчас Ближний Восток живёт в редком состоянии «ни войны, ни мира». Одна ракета, один танкер, один неподтверждённый слух — и страховой тариф опять удвоится, а биржи нарисуют очередную свечу в плюс пять долларов за баррель.
Тишина хрупка. Фордо может стать следующей мишенью или козырем на переговорах. Переговоры? Иран ещё не решил, возвращаться ли к столу, где первым вопросом снова сыграет та же пластинка: «Существует ли у вас ядерная программа?»
А пока эксперты спорят, а политики тасуют заявления, рынок живёт слухом. Потому что в начале ХХI века информационная война способна двинуть танкерные флотилии сильнее, чем любое морское минное поле. И пока в этой войне побеждает тот, чья версия громче, а не тот, чьи цифры точнее.
